– На кого они работали? – Маквей спрашивал требовательно, резко, пытаясь угадать, на чьей стороне сам Каду.
– Я… я не могу сказать…
– Черт побери, как это понимать? «Не знаю» или «не хочу»?
– Маквей, я оказался в очень трудном положении… Пожалуйста, постарайся понять…
– Ладно. Продолжай.
– Они – Класс и Хальдер – вынудили меня участвовать в покушении на Лебрюна, воспользовавшись моими семейными связями… Они привезли меня в Берлин. Им известно, что вы здесь. Они хотят использовать меня. Хотят подстроить вам ловушку. Я вынужден был сотрудничать с ними. Ничего хорошего это мне не принесло. Я сказал… что больше не буду…
– Каду… – Голос Маквея потеплел, – они знают, где ты?
– Не исключено, но надеюсь, что нет. По крайней мере сейчас. У них информаторы всюду. Они выследили Лебрюна в Лондоне. Выслушай меня, пожалуйста, – попросил настойчиво Каду. – Я знаю, что вам назначена встреча с Эрвином Шоллом перед приемом в Шарлоттенбургском дворце сегодня вечером. Я должен увидеться с вами прежде, чем вы встретитесь с ним. У меня есть для вас информация о Либаргере и о том, какое отношение он имеет к обезглавленным трупам.
Маквей и Нобл обменялись изумленными взглядами.
– Каду, скажи…
– Больше я ничего не могу сказать по телефону – это опасно.
– Каду, говорит Нобл. Доктор Салеттл замешан в этой истории?
– Я в отеле «Борггреве», Борггреве-штрассе, семнадцать. Комната четыреста двенадцать, на последнем этаже, в конце коридора. Жду вас.
Нобл медленно опустил трубку на рычаг и посмотрел на Маквея.
– Свет в конце туннеля или встречный поезд?
– Понятия не имею, – сознался Маквей. – Но несомненно одно: часть того, что он сказал, – правда.
Реммер вышел из спальни.
– Звонил он из продуктового магазина около станции метро Шонхольц. Бригада уже выехала туда.
Маквей посмотрел на него.
– О'кей, тут по крайней мере он сказал правду.
– Но ты подозреваешь, что это может оказаться ловушкой, – отметил Реммер.
– Угу. Мне кажется, что тут западня. Но эту тревогу уравновешивает другая: кроме показаний Осборна, против Шолла у нас нет ровным счетом ничего!
– Иными словами, Каду мог бы заполнить многие пробелы, – заметил Нобл. – И поэтому, несмотря на подозрения, вы считаете, что мы должны встретиться с Каду?
Маквей помолчал, а потом сказал:
– Думаю, что у нас нет выбора.
4.57
Солнце уже садилось, оставив над горизонтом тонкую алую полоску, когда серебристый «ауди» свернул на Гаупт-штрассе к воротам дома № 72. Водитель опустил стекло со своей стороны и показал подошедшему охраннику удостоверение сотрудника полиции.
– Моя фамилия Шнайдер. У меня сообщение для мистера Шолла, – сказал он по-немецки. Сразу же из-за ограды вынырнули еще два охранника, один – с немецкой овчаркой на поводке. Шнайдера попросили выйти из машины и тщательно обыскали. После этого ему позволили подъехать к дому.
Дверь открылась, и его пригласили войти. Бледный, с неприятной, поросячьей физиономией мужчина в смокинге ждал его в коридоре.
– У меня сообщение для мистера Шолла.
– Говорите.
– Мне приказано передать его лично мистеру Шоллу.
Они вошли в маленькую комнату, обитую темными панелями, где его обыскали еще раз.
– Не вооружен, – сказал человек с поросячьей физиономией вошедшему в комнату мужчине, тоже в смокинге. Этот был высокий и приятной наружности, и Шнайдер быстро смекнул, что перед ним фон Хольден:
– Пожалуйста, садитесь, – сказал он и вышел в боковую дверь. Фон Хольден оказался моложе и привлекательней, чем на фотографиях. Почти ровесник Осборна, подумал Шнайдер.
Прошло около десяти минут. Шнайдер молча сидел в кресле, за ним, не спуская глаз, наблюдал тип с поросячьей рожей, стоявший рядом. Снова открылась боковая дверь, вошел Шолл в сопровождении фон Хольдена.
– Я Эрвин Шолл.
– Моя фамилия Шнайдер, я из федеральной полиции, – сказал Шнайдер, вставая. – Детектив Маквей задерживается. Он послал меня передать вам свои извинения и попросить вас назначить другое время встречи.
– К сожалению, – произнес Шолл, – сегодня вечером я улетаю в Буэнос-Айрес.
– Очень досадно. – Шнайдер тянул время, пытаясь изучить и запомнить обстановку и стоящих перед ним людей.
– У меня очень плотный распорядок дня, – продолжил Шолл. – Мистер Маквей знал это.
– Понимаю. Что ж, еще раз примите наши извинения. – Слегка поклонившись, Шнайдер кивнул фон Хольдену, повернулся на каблуках и вышел. Минутой позже открылись ворота, и он выехал на Гаупт-штрассе. Ему поручено было осмотреться и по возможности выяснить, там ли женщина, снятая в окне дома, и Либаргер. Но он увидел лишь прихожую и маленькую приемную. Шолл разговаривал с ним с полным безразличием. Фон Хольден был вежлив, и только. Шолл находился на месте, как и договаривались. Таким образом, существовала вероятность, что группа потеряла Каду из виду, и его звонок не был инспирирован Шоллом. Если дело обстояло так, можно было вздохнуть с облегчением.
Сам Шолл производил впечатление хорошо сохранившегося пожилого господина, привыкшего, чтобы с ним считались, и знающего, чего он хочет. Одна только любопытная деталь – и впрямь любопытная! – левое запястье и кисть Шолла покрывала сеть глубоких, уже затягивающихся царапин. И пожалуй, даже не сами царапины, а то, как он держал руку, словно показывая: «Любому другому было бы больно, он искал бы сочувствия у окружающих, а я – я испытываю от этого особое удовольствие, которого никому не дано понять».